Палеотелема

[Оксана]

  Палеотелема
Тау Полифил, епископ Гностической Католической церкви


Твори свою волю: таков да будет весь Закон.

По этим одиннадцати словам1 вы узнаёте, что я — телемит.

Закон Телемы — это, в первую очередь, формула духовного развития, наилучшим образом соответствующая культурно-историческим условиям, в которых мы живем. Она опирается на философскую систему, основанную на опыте общения с надчеловеческим разумом, и, в свою очередь, служит опорой для священного ритуала, соединяющего в себе все самые ценные элементы так называемых «мировых религий». С моей точки зрения, Телема христианнее самого христианства и сатаничнее самого сатанизма.

Пророческий статус Алистера Кроули — неотъемлемая часть учения Телемы, и в мои намерения не входит ни «освобождать» телемическое движение от фигуры его основателя, ни пытаться «преодолеть влияние» этой фигуры. «Благословение и хвала пророку прекрасной Звезды!» Однако в число добродетелей нашего Пророка входит очевидность его недостатков: он был богом в точности так и настолько, как и насколько может быть богом любой из людей. А у Телемы, со своей стороны, были предтечи; некоторых из них упоминает сам Кроули; и в этой работе я хочу представить вам краткие сведения о четырех таких деятелях — о людях, которые приходили в мир на протяжении Старого Эона, которые работали с опорой на достижения своих предшественников и каждый из которых предвосхитил одну из граней телемического движения, в конечном счете созданного Алистером Кроули. Эти четверо — Августин Гиппонский, брат Франческо Колонна, святой Франсуа Рабле2 и сэр Фрэнсис Дэшвуд. Сначала я представлю вам каждого из них по очереди, а затем выскажу некоторые соображения о том, какой вклад они внесли в идеологию Нового Эона.

Аврелий Августин, епископ Гиппонский, был, пожалуй, самым значительным и влиятельным из богословов за всю историю западного христианства. Он жил в четвертом веке. Родился он в Северной Африке и был воспитан в христианской вере, но отверг крещение и в возрасте девятнадцати лет вступил в гностическую секту манихеев. В качестве учителя риторики он отправился в Рим, где и был вновь обращен христианство усилиями Амвросия, епископа Медиоланского. Став образованным и ревностным христианином, Августин получил должность епископа Гиппона (города на территории современного Алжира), каковую впредь и занимал на протяжении тридцати четырех лет, до самой смерти. Его «Исповедь» считается первым образцом автобиографии в европейской литературе. Кроме «Исповеди», он написал еще множество книг — толкований на Священное Писание, исторических, моральных и богословских трактатов. Особое внимание он уделял именно тем христианским догматам, которые вызывают самое сильное отторжение у современного телемита: учению о первородном грехе, об искуплении посредством благодати и о заместительном искуплении. Более того, он утверждал необходимость проведения различий между тварями Божьими на основании жестко определяемых категорий добра и зла. И, наконец, он был заклятым врагом магии и магических практик.

Так почему же Кроули говорит об Августине как о первом провозвестнике Закона Телемы? Однажды Августин написал: «Dilige et quod vis fac» — «Люби — и поступай как захочешь»3. В ретроспективе эти слова потрясают воображение, но надо иметь в виду, что сам он вкладывал в них вовсе не такой революционный смысл, как может показаться теперь. В контексте имелось в виду всего лишь то, что дурные последствия могут быть оправданы благими намерениями, — заблуждение, от которого, смеем надеяться, современный человек избавляется уже к первому классу школы. И все же сама формулировка сохранилась, приобрела известность и со временем стала девизом для многих мистиков и интеллектуалов, перетолковавших ее в духе Фридриха Ницше, который утверждал: «Все, что делается из любви, совершается всегда по ту сторону добра и зла»4.

Работы Августина отмечены и другими достоинствами, которые нам стоит принять во внимание. По образу мысли он был близок неоплатоникам, и труды его способствовали интеграции этой великой языческой философско-мистической традиции в христианскую культуру. В своем трактате «О христианском учении» он использует библейский эпизод, в котором древние евреи при Исходе из Египта уносят с собой добычу, захваченную у египтян, как метафору готовности христиан воспринимать все лучшее из языческого наследия. Кроме того, в связи с формулой «твори свою волю» следует отметить характерно тринитарианскую психологическую концепцию Августина. Он выделяет три части ума или души, соотвествующие трем ипостасям христианского Бога. Троица «Отец — Сын — Святой Дух» мыслится как божественные Сила, Мудрость и Любовь, а те, в свою очередь, находят отражение в трех человеческих способностях — Памяти, Понимании и Воли. Таким образом, в психологической теории Августина любовь и воля оказываются взаимосвязаны между собой, и в этой взаимосвязи угадывается намек на единение между человеческим и божественным.

Через одиннадцать столетий после Августина родился брат Франческо Колонна, венецианский монах-доминиканец. Знал ли о нем Кроули, неизвестно, однако именно этот деятель стал не только одним из предшественников Телемы, но и связующим звеном между Августином и Рабле.

Колонна написал довольно известную и весьма загадочную книгу под названием «Гипнэротомахия», что обычно переводят как «Любовное борение во сне», и опубликовал ее под псевдонимом, от имени некоего Полифила — главного героя самой книги.

«Гипнэротомахию» Колонны нередко называют «языческой библией эпохи Возрождения». Она вышла из-под знаменитого печатного станка Альда Мануция и по праву считается важнейшей вехой в развитии искусства книгопечатания5. Это первая в истории книга, набранная шрифтом, который породил все семейство изысканных шрифтов Бембо. И, более того, это первая в истории книга, при создании которой технику гравюры по дереву использовали для печати высокохудожественных иллюстраций.

Прежде все книги, даже печатные, иллюстрировали только вручную. Деревянные гравюры использовались лишь для печати дешевых картинок к примитивным брошюрам. Но в «Гипнэротомахию» впервые были включены по-настоящему качественные оттиски гравюр, выполненных с большим изяществом и тонкостью. Правда, далеко не все оценили их по достоинству. Во многих дошедших до нас экземплярах цензоры вымарали части иллюстраций, способные, по их мнению, смутить читателя.

Но нас с вами интересуют не столько картинки, сколько слова. О чем повествовала эта книга? Все ее действие происходит во сне, занимающем всего один час перед рассветом. Полифил, оплакивающий утрату своей возлюбленной, Полии, провел всю ночь без сна, но наконец под утро задремал и перенесся в некий фантастический мир. Полифил блуждает в этом мире, встречая на своем пути разнообразные статуи и сады, дворцы и храмы, сталкиваясь с нимфами, наблюдая за торжественными процессиями и пышными церемониями, а кульминаций сновидения становится его свадьба с Полией, причем сердца влюбленных соединяет сама Венера, богиня любви. После этого Полифил пробуждается, и книга завершается эпитафией Полии, из чего явствует, что действие сна проходило в загробном мире, в царстве мертвых. В этой книге Колонна оплакал всю утраченную античную культуру. Подобно другим мыслителям эпохи Возрождения, он надеялся вернуть былую славу искусствам и наукам, погибшим вместе с древним язычеством. «Гипнэротомахия» написана в аллегорическом стиле, типичном для поздней античности. Эту манеру письма Колонна избрал для того, чтобы продемонстрировать непреходящую красоту и ценость античных идей. Но, вольно или невольно, он ввел в заблуждение целые поколения читателей, веками полагавших, что за аллегориями Колонны скрываются описания алхимических процессов или иные оккультные идеи.

Все нимфы, фигурирующие в «Гипнэротомахии», носят имена, отражающие их аллегорические роли. В одном из начальных эпизодов сновидения Полифил попадает ко двору царицы Элевтериды, чье имя означает «Свобода Воли». Нимфы, которые встречают скорбящего и предающегося печальным воспоминаниям Полифила, чья основная функция — память, сами по себе олицетворяют различные компоненты памяти, выделявшиеся согласно средневековой теории мнемоники: Деятельный Разум, Воображение и собственно Память. Когда Полифил минует эти преграды, царица направляет ему на помощь двух нимф-советниц. Они символизируют Рассудок и Желание и вкупе с Полифилом составляют, таким образом, августинову троицу «Память — Понимание — Воля». Нимфа Рассудка носит имя «Логистика», а нимфа Желания — «Телемия».

После долгих странствий Полифил и две его спутницы достигают трех врат, из которых Полифил должен выбрать одни, пройдя испытание, аналогичное классическому Суду Париса. Парис должен был вручить яблоко одной из трех богинь — Афине, Гере или Афродите, олицетворявших Мудрость, Силу и Любовь соответственно. Точно так же и Полифилу предоставляется избрать для себя одну из трех судеб. Логистика советует ему добиваться Мудрости, аллегорией которой выступает «чопорная старая дева», или же избрать предметом своих устремлений Могущество, представленное в образе «матроны с золотым мечом». Но Телемия побуждает его обратиться к Красоте, «на вид шаловливой и своенравной», и Полифил останавливает своей выбор именно на ней, невзирая на предостережения Логистики. Этот выбор возвращает его к Полии, и венцом его становится упоминавшаяся выше свадьба.

Книга Колонны пронизана герметической образностью итальянского Ренессанса, а в философском отношении он подходит значительно ближе к телемическим идеям Нового Эона, нежели Августин. На дверях часовни Венеры Полифил видит две надписи: «Всяк да стремится к тому, что приносит ему наслажденье» и «Всяк да хранит в деяньях своих верность природе своей».

 

На протяжении нескольких поколений «Гипнэротомахия» оставалась очень популярной среди французских читателей, одним из которых стал Франсуа Рабле. О влиянии этой книги на его творчество свидетельствуют многие детали. Рабле использует некоторые архитектурные образы, фигурирующие во сне Полифила, и преображает его святилище Венеры в храм Бахуса, Силена и Пана. Кроме того, название утопического Телемского аббатства у Рабле, судя по всему, напрямую восходит к имени нимфы Телемии из книги Франческо Колонны.

Однако у Рабле повествование разворачивается отнюдь не в царстве видений и не в загробном мире. Прочно укорененное во французской почве, оно строится как цикл сказаний о великане Гаргантюа, пародирующих легенды о короле Артуре и во многом схожих с американскими небылицами о Поле Баньяне. Рабле с его непристойными шутками и пресловутым «низовым» юмором подходит гораздо ближе к миру исторической действительности, чем Колонна, невзирая на то, что описанное им аббатство фантастично, как Синий Теленок 6.

Рабле, как и Колонна, был ученым монахом, так и не отрекшимся от христианства, несмотря на всю необычность своих моральных и теологических воззрений. Оба эти автора, подобно многим другим передовым мыслителям той эпохи, стремились соединить христианские идеалы с языческими на некоем более высоком уровне. Доминиканец Колонна дважды понес наказание от своего руководства — за клевету на братьев и за служение мессы без надлежащего разрешения, — и все же ни разу не попытался покинуть орден. Рабле, со своей стороны, так страдал в миру, где его окружали малообразованные люди, что в конце концов подался в бенедиктинцы.

Телемская обитель в романе о Гаргантюа описывается как идеализированный образчик общины, полностью противоположной средневековому монастырю. Обычные монахи дают обеты бедности, целомудрия и послушания — а мужчины и женщины в Телемском аббатстве провозглашают права на богатство, супружескую жизнь и свободу. Монахи читают молитвы по часам, соблюдая строгое расписание, — а в Телемской обители вообще нет часов. Наконец, традиционный монастырский устав со всеми его многочисленными требованиями и предписаниями в Телемском аббатстве заменяется одним-единственным знаменитым законом: «Fay ce que vouldras» — «Делай что хочешь». И результатом всех этих преобразований оказывается вовсе не анархия, а настоящая гармония:

«Вся их жизнь была подчинена не законам, не уставу и не правилам, а их собственной доброй воле и хотению. <...> ибо людей свободных, происходящих от добрых родителей просвещенных, вращающихся в порядочном обществе, сама природа наделяет инстинктом и побудительною силой которые постоянно наставляют их на добрые дела и отвлекают от порока, и сила эта зовется у них честью» 7.

В глазах Рабле Пан и Иисус — фигуры взаимозаменяемые, а не противоположные друг другу. Единение с Богом — это высшее наслаждение, и обретается оно через любовь, причем последняя понимается как производная воли, а не знания или рассудка.

Кроули не только читал Рабле, но и утверждал, что Рабле читал его — или, по крайней мере, провидел сквозь туманы трех столетий пришествие Великого Зверя и его «Книги Закона». Заключительные стихи «пророческой загадки» из последней главы романа о Гаргантюа гласят:

O que est a reverer
Cil qui pourra en fin perseverer.

(О, сколь счастлив тот,
Кто до конца такого доживет!) 8

Кроули же избрал своим первым магическим именем девиз «PERDURABO»: «претерплю до конца» 9 — и включил Рабле, единственного из этих четырех предшественников Телемы, в список Святых Гностической Католической церкви O.T.O.

Имя сэра Фрэнсиса Дэшвуда, напротив, не упоминается в работах Кроули ни разу. Дэшвуд, французский аристократ XVIII века, унаследовал титул баронета Западного Уикома и стал членом Палаты общин. Затем, несмотря на явное отсутствие квалификации для такого поста, он был назначен на должность канцлера казначейства, а позднее удостоился титула барона Деспенсера (когда тот оказался вакантным) и был принят в Палату лордов. И, наконец, последним его государственным назначением стала должность главного почтмейстера страны.

Дэшвуд широко — и совершенно незаслуженно — известен как основатель «Клуба адского пламени». В действительности «Клуб адского пламени» был детищем герцога Филиппа Уортонского. Он славился веселыми пирушками и атмосферой непринужденного веселья со слегка кощунственным подтекстом; в списках его числились многие видные английские аристократы того времени. Но в 1721 году, когда Дэшвуду было всего тринадцать, этот клуб по распоряжению правительства был закрыт. Правда, впоследствии в Англии и Ирландии во множестве — особенно при университетах — стали появляться клубы-подражатели, и не исключено, что Дэшвуд недолгое время состоял в одной из таких групп. Однако ни один из трех клубов, действительно основанных сэром Фрэнсисом, не именовался в честь адского пламени и вообще не придавал этому образу сколько-нибудь важного значения.

Первый клуб Дэшвуда был открыт в 1732 году и действует по сей день. Он получил название «Общество дилетантов» (т.е. «любителей»). На печати этого общества был изображен кадуцей — жезл, обвитый змеями. Цели, которые оно ставило перед собой, относились в основном к сфере искусства: «дилетанты» обсуждали между собой и пропагандировали работы живописцев, преимущественно итальянского происхождения, склоняясь в своих общих предпочтениях к нарождавшемуся в тот период романтизму. В свои ряды они принимали только тех, кто побывал в Италии, — и это было единственное требование к кандидатам. Во времена Дэшвуда «дилетанты» проводили забавные церемонии, облачаясь в причудливые костюмы.

Следующим творением Дэшвуда стал клуб «Диван». В него также принимали только путешественников, но на сей раз — тех, кто посетил Турцию. На собрания члены «Дивана» облачались в синие халаты и разноцветные тюрбаны, и у каждого при себе должен был иметься кинжал. Основной идеей было воссоздание «восточной роскоши»; тост, который полагалось поднимать стоя, звучал: «За гарем!». Кроме того, каждый член «Дивана» должен был обзавестись собственным портретом в клубном костюме.

Что же касается общества, ошибочно именуемого «Клубом адского пламени», то это было третье детище Дэшвуда. Иногда его называли «Обществом вседозволенности», но полное и точное его имя — «Орден братьев святого Франциска Уикомского». Фрэнсис Дэшвуд (как позднее и Кроули) провозгласил себя святым; особый комизм заключался здесь в том, что самый знаменитый католический святой, основатель ордена францисканцев, был его тезкой. Не исключено, что «Общество вседозволенности» поначалу пополняло свои ряды из членов «Общества дилетантов» и «Дивана», а, возможно, и из членов групп, созданных по образцу «Клуба адского пламени». Именно это, третье общество, организованной Дэшвудом, лучше всего отражало его характер — повесы и вольнодумца, славившегося своими непомерными сексуальными аппетитами и глубоко скептическим отношением к традиционной морали.

Все английские монастыри были официально распущены еще во времена Рабле. Поэтому ко временам основания «Общества вседозволенности» образ монаха уже воспринимался как нечто экзотическое и необычное. Дэшвуд выкупил полуразрушенное здание бывшего цистерцианского аббатства в Медненеме, на берегу Темзы. Он не только реконструировал его, но и усовершенствовал по своему вкусу: пристроил готический клуатр, украсил окна витражами, расписал стены часовни неприличными фресками, установил в рефектории статую Гарпократа и для красоты добавил к зданию полуразрушенную башенку. Над главным входом он поместил уже знакомый нам девиз: «Fay ce que vouldras» — «Делай что хочешь».

Протоколы собраний медненемских монахов по большей части утрачены. Один из немногих уцелевших документов — счет за блюда и напитки, доставленные в «аббатство» по заказам различных членов общества; для подписи последние использовали свои «религиозные» псевдонимы. Кроме того, сохранилось несколько частных писем, и которых можно почерпнуть некоторые исторические свидетельства об этом обществе. Однако большинство сведений об «ордене святого Франциска Уикомского» дошло до нас через вторые руки; почти все, что мы знаем о нем, — это сплетни и домыслы, а подчас и намеренные мистификации. Вот те немногие факты, которые вызывают относительное доверие.

В ордене существовал «ближний круг», состоявший из тринадцати человек: самого святого Франциска и двенадцати его ближайших учеников. Если кто-либо из членов ближнего круга умирал или покидал ряды общества, его место мог занять избранник из внешнего круга. Для собраний этих высокопоставленных братьев в аббатстве имелся отдельный капитул.

На пиршества и церемонии внешнего круга нередко допускались гости. Дважды в месяц братья проводили в своей часовне службы — обряды, во многом основанные на сексуальной символике и включавшие в себя возлияния во славу Bona Dea, Благой Богини. Существовали также особые церемонии посвящения, предположительно строившиеся по образцу древнегреческих Элевсинских мистерий и, возможно, проводившиеся в искусственных пещерах в Западном Уикоме.

Мендненемские «монахи» первыми познакомили англичан с «Кама-сутрой», которая входила в перечень их «поучительных книг». Местные жители обращали внимание на постоянные поставки вина и доступных женщин в аббатство. Возможно, на собраниях присутствовали и женщины из высших слоев общества, приезжавшие в масках. В аббатстве имелись специальные помещения как для публичных сексуальных игр, так и для частных развлечений.

В отличие от «Общества дилетантов», «Общество вседозволенности» не пережило своего основателя. В него с самого начала входило немало джентльменов, занимавших видное положение в обществе и лелеявших большие политические амбиции. Но когда на английский престол взошел король Георг III, один из медненемских монахов по имени Джон Уилкс (которого прочие члены ордена впоследствии заклеймили как отступника) решил пожертвовать тайнами ордена ради обретения политических преимуществ над некоторыми своими собратьями. Его разоблачения, после которых «Общество вседозволенности» и приобрело в глазах широкой публики ассоциации с сатанизмом и «адским пламенем», стали началом конца. Просуществовав около пятнадцати лет, в середине 1760-х орден распался. Утварь и украшения из капитула были распроданы, а затем пришлось продать и само здание аббатства. Правда, члены общества по-прежнему, а нескольких братьев из ближнего круга даже похоронили в общей усыпальнице — в шестиугольном мавзолее, воздвигнутом в Западном Уикоме и повторявшем в миниатюре формы «Телемской обители», описанной у Рабле.

В отличие от остальных предшественников Телемы, Дэшвуд не оставил по себе сколько-нибудь заметного литературного наследия. Как ни забавно, самым значительным его вкладом в литературу стала исправленная версия английской «Книги общей молитвы», над которой Дэшвуд работал в соавторстве с Бенджамином Франклином и которая затем использовалась во многих ранних американских церквях. Истинные же достижения Дэшвуда лежат в других областях: он вошел в историю как создатель и вдохновитель трех уникальных обществ и заказчик выдающихся архитектурных проектов.

 

Труды Алистера Кроули в различных областях (магической, интеллектуальной, культурной, организационной), объединенные общей идеей Телемы, позволяют задним числом представить этих четырех деятелей как предшественников разработанной им системы духовного Достижения и того религиозного течения, которое несет эту систему в мир. В 1904 году в Египте, во время медового месяца со своей женой Розой Келли, Кроули вступил в контакт с Тайными Вождями, руководящими человечеством, через посланного ими вестника Айвасса, которого он впоследствии отождествил со своим Священным Ангелом-Хранителем. Весть, которую принес Айвасс, представляла собой «Книгу Закона», провозгласившую:

Слово Закона — Thelema. Кто назовет нас Телемитами, не ошибется, если рассмотрит это слово внимательно. Ибо в нем — Три Степени: Отшельник, Влюбленный и человек Земли. Твори свою волю: таков да будет весь Закон (CCXX I:39—40).

И еще:

Нет закона, кроме «Твори свою волю» (CCXX III:60).

Кроули пришел к убеждению, что в этой книге описываются новые духовные условия, установившиеся на нашей планете, и что ее тайны открывают доступ в Новый Эон — эон человеческой свободы, царство Венценосного и Победоносного Ребенка, бога-мстителя Хора. Много лет спустя Кроули написал эссе «Предшественники Телемы», в котором рассмотрел деятельность Августина и Рабле с точки зрения Нового Эона. О Франческо Колонне он, по-видимому, не знал, а о медненемских монахах — напротив, не мог не знать, так что полное отсутствие каких бы то ни было упоминаний о Фрэнсисе Дэшвуде в его работах наводит на определенные подозрения.

Но, так или иначе, Телема, которую явил миру Кроули, содержит в себе самую суть всех предшествующих ей частных «телемических» учений. Подобно Аврелию Августину, телемиты разрабатывают новую религиозную концепцию. Подобно Франческо Колонне, мы стремимся сохранить и воскресить древнюю мудрость. Подобно Франсуа Рабле, мы побеждаем страх смехом. И, подобно Фрэнсису Дэшвуду, мы культивируем солидарность средствами ритуальной драмы. Каждый из этих четырех предшественников предвосхитил те или иные проявления Нового Эона, и все они сделали это на разных планах. Лично мне представляется, что можно соотнести их с метафизической схемой эманаций, которая в каббалистической традиции именуется «четырьмя мирами». Эти «миры» (так же как и в неоплатонизме Августина) суть ступени, последовательно ведущие от наивысшей реальности прообразов к непосредственно воспринимаемой конкретике проявленности. (Кстати говоря, в тантризме и индуизме в целом имеется точная аналогия каббалистическим четырем мирам, а именно — четыре уровня проявления звука: пара-вач, «трансцендентное слово», подобно миру прообразов, Ацилут; пашьянти, божественное «прозрение» смысла, — миру творения, Брия; мадхьяма, «средний» уровень, — миру формирования, Йецира; вайкхари же, «плотский» уровень, — миру действия, Асия.) Августиново «quod vis fac» — это прообраз, первый мир. «Телемия» Колонны — творческое видение, соответствующее второму миру. «Fay ce que vouldras» Рабле — переход от мифологического сознания к историческому, третий мир. И, наконец, «Общество вседозволенности» Дэшвуда — эксперимент по воплощению изначального замысла в четвертом, материальном мире.

Схожую последовательность образуют даже образы, с которыми работали эти четверо предтеч Телемы: от ангелов — к нимфам, от нимф — к великанам, а от великанов — к монахам! Августин писал об ангелах; в его трактате «Град Божий» содержится эпизод, прочно вошедший в христианскую традицию толкований 1-й главы Книги Бытия. Когда Бог отделил свет от тьмы, темные ангелы отпали от царства небесного; и своей максимой «Люби — и поступай как захочешь» Августин призывал читателей уподобиться благим ангелам, воплощая на деле божественную любовь серафимов, послушных Богу. Колонна писал о нимфах: весь сон Полифила от начала и до конца населен этими чувственными духами в женском обличье. Образ нимфы Телемии говорит о том, что творческая мысль более подвластна воле и желанию, нежели разуму. Рабле писал о великанах: его персонажи неправдоподобно огромны во всех своих проявлениях. Именно великан создает его утопическую Телемскую обитель, краеугольным камнем которой становится идеал радости и самовыражения — в противовес угрюмому моралистическому воздержанию. Члены же знаменитого клуба Дэшвуда именовали себя монахами: то были духовные братья (а возможно, и сестры), совместно творящие некое священнодействие.

Подводя итоги, я хотел бы сказать, что телемитам Нового Эона следует сочетать в своей личности и поведении все эти составные элементы. Да будем же мы монахами — в дисциплине своей работы, великанами — в созидательных устремлениях, нимфами — в творческих желаньях и ангелами — в божественной любви.
Ибо...

Любовь есть закон, любовь в согласии с волей.

Краткая библиография

Augustine of Hippo. Selected Writings. Transl. and. intro. by Mary T. Clark.
Augustine of Hippo. On Christian Teaching.
Ashe, Geoffrey. Do What You Will: A History of Amti-Morality.
Colonna, Francesco. Hypnerotomachia Poliphilii: The Strife of Love in a Dream.
Crowley, Aleister. “The Antecedents of Thelema”, in The Revival of Magick and Other Essays (Oriflamme 3).
Godwin, Joscelyn. The Pagan Dream of the Renaissance.
Lord, Evelyn. The Hell-fire Clubs.
Rabelais, Francois. The Works of Rabelais.
Weinberg, Florence M. The Wine and the Will: Rabelais’ Bacchic Christianity.

 


--------------------------------------------------------------------------------

ПРИМЕЧАНИЯ


1. На английском языке предписание «Твори свою волю: таков да будет весь Закон» состоит именно из одиннадцати слов: «Do what thou wilt shall be the whole of the Law». — Здесь и далее примечания переводчика.
2. Франсуа Рабле входит в перечень святых Гностической Католической церкви.

3. Аврелий Августин. «Рассуждения на Послание Иоанна к Парфянам», 7, 8.

4. Фридрих Ницше, «По ту сторону добра и зла», IV, 153.

5. Альд Пий Мануций (ок. 1450 — 1515) — крупнейший венецианский типограф конца XV — начала XVI вв., прославившийся великолепными с текстологической точки зрения изданиями греческих и латинских классиков. «Гипнэротомахия» Франческо Колонны была опубликована в 1499 году. Единственная из всех книг этого издателя, она была богато иллюстрирована: в нее вошло 158 прекрасных гравюр и 38 инициалов, авторство которых не установлено по сей день.


6. Пол Баньян — великан-лесоруб, герой американских народных сказок; во многих историях его помощником выступает огромный Синий Теленок.
7. Франсуа Рабле. «Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа...», глава LVII. Пер. с фр. Н.М. Любимова.

8. Там же, глава LVIII.

9. Англ. «I shall persevere», что созвучно вышеприведенному французскому стиху.


© O.T.O.
Перевод © Анна Блейз, 2009